Война в Афганистане. Слава Богу, большинство ребят вернулись домой. Вернулись с израненными душами, сердцами, пропитанными болью. Уходили в Афган юношами, а вернулись в Союз мужчинами, за плечами которых – долгие версты войны. Войны, которая проверила их на прочность.
…Полковник запаса, кавалер ордена «За службу Родине в Вооруженных Силах» 3-й и 2-й степеней, большое количество медалей, в том числе «За боевые заслуги». В недавнем прошлом – председатель районной организации ветеранов войны в Афганистане. Это – Петр Егорович Рыбчинский. Столько лет его знаю, а только один-единственный раз (тогда он работал председателем колхоза «Соцшлях») удалось его разговорить. Не хочет кадровый офицер, бывший воин-«афганец» об этом вспоминать.
Февраль 1982 года. Кандагар. В бригаду прибыло пополнение. Сразу убрали туркменов, таджиков частично, потому что братья-мусульмане: «Аллах акбар», пулемет на 45 градусов и тренькает – свой в своего не стреляет. И заменили белорусами, русскими…
– Кто из Белоруссии? Поднимите руки, – майор Петр Рыбчинский, а тогда он был в этом звании, всматривается в лица парней. – А откуда, ребята?
«Е-мое!» – сорвалось, когда услышал в ответ, что из Кричева – кто с микрорайона, кто с Октябрьской, кто с Колхозной… Ну словно дома побывал, таким родным повеяло.
– Двенадцать кричевских ребят тогда прибыло с пополнением, в том числе Леня Кравцов. Он практически у меня на глазах погиб. Транспортная мина фугасом. Взрыв! И шесть человек нет… – полковник Петр Рыбчинский замолкает, только желваки по лицу «заходили». – Валентин Политыко. Он потом стал моим телохранителем. Нам, офицерам, положен был солдат-телохранитель. Озорной был, не унывающий, душа-человек. И все время смеялся. «Валик, – говорю, – смотри, сколько дырок в кузове». А он смеется. Обошел машину. «Петр Егорович, и в кабине восемь штук». «Ну, вот, а ты смеялся»…
С февраля 1981 по июнь 1983 года прослужил Петр Рыбчинский в Афганистане. Нет, все-таки правильней будет – воевал. Два ордена «За службу Родине в Вооруженных Силах» и медали тому подтверждение.
Но там о наградах не думали. И умирали там часто. Как сказал Петр Егорович, сами себя хоронили. Самое страшное – не бой, а момент, когда чувствуешь, что вот-вот начнется…
– Этот момент, конечно, тяжелый. А потом. Ищешь цель и… Или он тебя, или ты его. Они ведь тоже нас не щадили – забрасывали гранатами, лупили из гранатометов. Но самым страшным было оказаться в ловушке на трассе, особенно в зеленой зоне Кандагара – гребень, арык, гребень, арык. Идет колонна в сотню машин. «Духи» выбирают одну и стреляют. Потом, машин через 20, еще, потом еще. Все, движение застопорилось. Мы спешились, заняли круговую оборону. Огонь такой, что голову поднять нельзя. «Ну, все, – думаешь, – прощай семья, прощайте дети. Не выберемся. Конец». Но выбирались. Выходили, – полковник замолкает. А у меня такое ощущение, что он не здесь, не рядом со мной, а там, в том «близком и родном Афганистане», как в песне поется. Мне было в тягость бередить его душу воспоминания­ми, а как без этого рассказать о воине-«афганце» Рыбчинском, как рассказать, через какое пекло ему довелось пройти? И я продолжала расспрашивать. Память полковника запаса возвращается в 1981 год.
Месяц спустя после начала службы. Комбриг поставил задачу – выставить боевое охранение в начале зеленой зоны Кандагара, то есть встречать машины, которые идут из Кушки на Кандагар.
– Мы и пошли. Было у нас 6 бронетранспортеров, 4 боевых машины десанта, шилка впереди шла, ну и сзади шилка. Вошли мы в «зеленку». Только въехали на мост, нас атаковал первый десант. И такое началось!.. Короче говоря, из трех засад мы выбрались в четыре часа утра. И то пришли на помощь два батальона, десантно-штурмовой и мотострелковый, «вертушки». Нас там сильно «потрепали» – 17 человек убитых, 42 раненных. Я не мог понять, как это случилось. И случилось так быстро.
Вот таким было боевое крещение майора. После той первой операции, когда столько ребят погибло, столько было раненных, офицер стал седым.
– Мы с начопером не могли доложить комбригу. Шок. Стресс. Тогда он достает из сейфа спирт, наливает нам по стакану. Не закусывали, не запивали. И после этого час двадцать вели беседу – где нас встретили, где атаковали, на карте показывали… Перед уходом комбриг еще налил немного спирта. Начопер не дошел до палатки – свалился замертво, я вошел в палатку и тоже свалился.
…Сегодня ни один «афганец» не жалеет о том, что было. Они исполняли воинский долг. И этим гордятся. Да, обидно было слышать в доперестроечные времена от некоторых: «Мы вас туда не посылали». Да, «афганский синдром» здорово повлиял на психику. Но. Жизнь продолжается. По разному повернулись их судьбы. Петр Егорович рассказывал:
– Мой товарищ, офицер, начальник разведки дивизии, остался без левой ноги, без правой руки, на другой руке только два пальца… На мине подорвался, но успел-таки крикнуть: «Рота, ложись!». В Полоцке в штабе гражданской обороны дежурством подрабатывал. Ребята-«афганцы» закатывают на инвалидной коляс­ке в автобус, а дальше… Словом, жить-то надо.
И жизнь идет своим чередом. Была и еще одна встреча. Петр Егорович тогда пришел в редакцию с Валерием Мамуто и Игорем Шуриновым. Ну как было удержаться от вопроса: «Как было там?».
– На войне, как на войне, – пожимая плечами, сказал Валерий. – Свои радости, горести, проб­лемы… Хорошего мало, но ко всему привыкаешь.
Джелалабад. Жара под 70 градусов. И так хочется вдоволь напиться воды! А ее привозили и все время не хватало. «Пойдешь к речке, наберешь в банку воды, хлорки туда сыпанешь и выпьешь, – вспоминал В. Мамуто. – Консервы, сухофрукты, сухари. А так хотелось обыкновенной вареной картошки!..». И так часто вспоминалась деревня: казалось, что вот лег бы сейчас в свиную лужу, самую грязную, и не поднимался.
Вспоминают воины-«афганцы». О том, как «вертушки» передают: «Обозначьте себя!». А как обозначишь, если «духи» рядом? О том, как письма домой цензура проверяла. О том, как «белой вороной» вернулись в мирную жизнь. О том…
– Время, конечно, лечит. Но перед 15 февраля почему-то «афганские» песни вспоминаются, – то ли вопрос задает, то ли рассуждает Петр Егорович. – До сих пор.
И до сих пор «афганцы» во сне воюют….
…И горят в церквях 15 февраля поминальные свечи в память о тех, кто вернулся домой «грузом 200», в память о тех, кто умер в мирное время. И возлагают бое­вые друзья к их могилам цветы. И выпивают рюмку водки за них, за их вечную память. Память, которая незаживающей кровавой раной через душу легла. Ну, что ж, пусть память говорит, а мы давайте ­помолчим.
Татьяна Ивкина.
Фото Александра Гавриленко.

Источник: